Рассмотрим, как галереи представляют современных художни:ц, работающих с керамикой и глиной.

Нью-йоркские галереи:

Галерея Kasmin пишет о художнице Хулии Исидрес (Julia Isídrez), участнице Венецианской биеннале 2024 года, так:

— Развивая традицию коренного народа гуарани, в которой матери веками передавали дочерям техники работы с керамикой, Исидрес переосмысляет язык скульптуры и традиционные формы своих предков, выстраивая собственную художественную идентичность в современном искусстве.


Marianne Boesky Gallery о Габриэле Шайле (Gabriel Chaile), которого называют одним из важнейших аргентинских художников своего поколения:

— Работая с символически заряженными, органическими материалами, такими как грязь, глина и саман, Габриэль Шайле создает крупномасштабные — часто биоморфные, нередко функциональные — скульптуры, переосмысляющие формальный и материальный язык коренных сообществ северо-восточной Аргентины.


Лондонская галерея Vessel, специализирующаяся на объектах из стекла и керамики, пишет о британском керамисте Стивене Эдвардсе (Steven Edwards):

— Стивен Эдвардс — керамист, исследующий язык работы с материалом через физическую природу глины. В своей практике он ориентируется на процессуальный метод, применяя традиционные техники, которые стимулируют непредсказуемые результаты. Он рассматривает глину как медиум, сохраняющий нарратив творческого процесса.

Что в данном контексте означают выражения “язык скульптуры” и “материальный язык”?

Этот вопрос вызывает споры. Одни считают, что визуальное искусство и язык — это принципиально разные формы коммуникации. Другие — что они тесно связаны или даже идентичны. Рассмотрим первую точку зрения, следуя логике лекций по проблемам визуальности Джеймса Элкинса, американского искусствоведа.

Визуальное искусство и язык — разные вещи

Многие художни:цы и теоретики полагают, что визуальное восприятие функционирует отдельно от языка, логики и математики. В этой концепции визуальное искусство способно передавать то, что невозможно выразить словами или символами. Изображения не несут фиксированного смысла, если только художни:ца не сопровождает их заголовком или символами, поясняющими значение.

Критик и писательница Сьюзен Сонтаг поддерживала эту идею: она считала, что визуальные образы сами по себе не имеют заданного значения — смысл формируется через интерпретацию.

Однако есть художни:цы, которые сознательно работают с языком внутри изображения. Например, каракули Сая Твомбли напоминают письменные знаки — иногда в них можно что-то разобрать, но чаще всего это лишь намек на письмо.

Китайский художник Шу Бин в своих проектах изобретает псевдо-алфавиты, играя с границей между текстом и образом.

Есть и работы, посвященные самому процессу письма. Например, в европейской живописи картина Никола Пуссена Et in Arcadia Ego («И я жил в Аркадии»). Надпись на надгробии является частью сюжета: персонажи ее читают, а зрители становятся свидетелями этого момента. Здесь текст встроен в само художественное высказывание.

Знаки и следы

Анализируя такие работы, мы приходим к семиотике — науке о знаках. В ней различают знак и след (mark).

• Знак — это то, что можно назвать и выразить словами. Например, буквы, символы, слова.
• След — это то, что нельзя назвать, но можно увидеть. Например, мазки краски в абстрактной живописи.

Неоновая надпись Брюса Наумана целиком состоит из знаков. А большая часть живописных произведений, особенно абстрактных, — из следов. Это делает визуальное искусство принципиально отличным от языка.

Слова и образы как единая система

Можно ли полностью разделить визуальное искусство и язык? Многие философы и художники утверждают, что нет: они переплетены настолько глубоко, что одно невозможно осмыслить без другого.

Жан-Люк Нанси описывает этот процесс как диалектику — бесконечный обмен между словом и образом, в котором одно не существует без другого: “на лицевой стороне — текст, на оборотной — изображение, или наоборот” (эссе “The Ground of the Image”). Если упрощенно, мы не воспринимаем изображение как что-то чисто визуальное, без интерпретации. И наоборот, язык часто использует визуальные метафоры, чтобы сделать смысл понятным.

Катрин Малабу, в свою очередь, рассматривает взаимоотношения визуального и языка через концепцию пластичности, связанную с философией Гегеля и нейробиологией (начиная с ее ранней работы «The Future of Hegel: Plasticity, Temporality and Dialectic»).

Пластичность означает как способность “принимать форму (как в пластичности глины), так и давать форму (как в изобразительном искусстве и пластической хирургии)”. В нашем контексте это означает, что и язык, и визуальные образы не статичны, а находятся в постоянном движении и изменении, подобно тому, как материальные объекты изменяются, меняя свою форму, при этом “пластичность включает в себя сопротивление деформации”.

Малабу использует идею "глаза на краю дискурса" для исследования того, как мысль проявляется в конкретной форме. Эта концепция предполагает, что даже абстрактные идеи имеют осязаемое существование, преодолевая разрыв между ментальным и физическим. Мы часто используем визуальные метафоры, чтобы объяснить сложные концепции: «осветить проблему», «увидеть суть» и т.д. Это показывает, что даже абстрактные идеи мы воспринимаем через призму визуального.

Во время одноименной конференции в Королевском колледже искусств (Лондон) в феврале 2013, Малабу провела параллель между художественным перформансом Марины Абрамович — «Художник присутствует» — и возможным философским перформансом, подчеркивая, как мысль может быть воплощена в форме.

📼 Джеймс Элкинс в своих лекциях о проблемах визуального искусства задается вопросом: если визуальное искусство и язык так тесно связаны, то что делает визуальное искусство уникальным? Чем художественная школа отличается от курсов писательского мастерства? Этот парадокс остается без ответа, мы стремимся признать уникальность визуального, но постоянно используем язык для его интерпретации.

Подведем итоги

Когда галереи используют выражение «визуальный язык», чаще всего они имеют в виду структуру и логику произведения. Это выражение подразумевает, что визуальное искусство столь же системно и коммуникативно, как язык.

Так ли это? Вопрос остается открытым: искусство — это язык или нечто существующее вне языковых структур?

Исследователи художественной практики, такие как куратор и арт-критик Мика Ханнула или бывший директор Амстердамской Академии искусств Янвиллем Шрофер, отмечают, что художественная практика включает не только создание произведений, но и работу с концепциями, интерпретациями и нарративами.

Это значит, что искусство невозможно полностью отделить от языка.
Но в то же время художественный процесс нелинеен. Мы не можем задать точный алгоритм создания произведения. Он часто развивается интуитивно — через материальные и телесные взаимодействия.

Возможно, стоит отказаться от идеи «языка» и посмотреть на искусство шире — как на систему взаимодействий, процессов и переживаний.